Но очутились мы на Европейском Севере еще зимой. Путь от станции Чупа до биостанции на этот раз проделываем на деревенских розвальнях. Дорога пролегает по льду берегового припая, меж торосов и трещин. Только и гляди по сторонам, дивясь причудливым ледяным наростам. Большинство чем-то напоминает цветы. Иные в рост человека, похожи на тюльпаны, розы. Эти сказочные букеты - результат «творчества» прилива и мороза, которые и создают свои ледяные композиции с помощью огромных валунов, сброшенных ледником в море. Происходит это так: округлый «камешек» в приливной зоне дважды в сутки показывает белому свету свою макушку. Если мешает ледяное поле, то валун образовывает в льдине отдушину. Спрячется камень в прилив под ледяное покрывало, а наверху остается несколько ледяных лепестков - обломков тонкого льда, покрывавшего отдушину. Снова затягивается пробоина ледяной пленкой, и в очередной отлив все повторяется. Так и трудятся неустанно мороз, камень и вода, сооружая на белоснежной глади льда разнообразные «скульптуры».
Налюбовавшись ими, трогаем сани дальше. Но вот лошади останавливаются у опасной трещины, мы дружно помогаем перетащить сани. Пока добрались до биостанции, такую операцию приходилось проделывать не раз.
Но вот, наконец, и знакомые лица сотрудников, зимующих здесь. Они помогают разгружать экспедиционное имущество. А его набралось немало. Учтя предшествующий опыт, мы привезли больше аквалангов улучшенной конструкции, гидрокостюмы, переделанный компрессор. Вместо не оправдавшего себя электродвигателя захватили бензиновый движок - чтобы можно было заряжать воздушные баллоны прямо на месте погружения. А вот отряд аквалангистов уменьшился: вместо пятнадцати человек приехало шестеро.
И это было сделано не без умысла - в надежде, что уменьшенной по составу группе удастся лучше организовать работу, более четко и разумно распределить обязанности. Последнее было особенно важно, так как нам предстояло работать под ледяными полями. Погружения под лед вообще требуют исключительно четких действий, надежной страховки и безупречной подгонки всего снаряжения. Случись что - аквалангист окажется в очень тяжелом положении. Ведь пода льдом не меньшая степень риска, чем, скажем, во время прыжка с парашютом. Поэтому каждый из нас имел индивидуальный акваланг, собственный гидрокостюм. Аквалангисты готовили все снаряжение сами, так же как парашютисты.
В чем заключалась наша работа? Сельдь подходит к нерестилищам под прикрытием ледяной брони, и для наблюдений за ней необходимо прорубать окна во льду или отыскивать надежные разводья. Основные нерестилища находятся на прибрежных участках с песчаным дном и богатой подводной растительностью. Глубина здесь невелика - всего пять - восемь метров.
Беломорская сельдь обычно мечет икру на морскую траву - зостеру,- распространенную близ биостанции. Трава эта, в отличие от водорослей, которые усваивают питательные вещества всей своей поверхностью, питается через корни. Она имеет листья и даже цветет. Прошлым летом мы уже познакомились с зостерой. Ее заросли, похожие на осоку, показались тогда, мягко говоря, не очень живописными. Но вот для сельди они выглядят, видимо, совсем по-другому.
На западном побережье Белого моря сконцентрированы значительные запасы донных растений - и зостеры, и фукусов, и анфельции, и ламинарий. Иногда мы забирались прямо-таки в девственные «морские джунгли» и наблюдали жизнь их обитателей в естественных условиях.
Первое погружение всегда особенно волнует. Все продумано до мелочей. Прорублена квадратная майна, один край ее укреплен доской, хотя лед еще массивен и прочен. Аквалангист исчезает в зеленовато-голубом окне. Прочный капроновый фал крепко привязан к груди водолаза, змейкой тянется из окна. Над страховкой думали особенно долго. Фал - в руках у страхующего, свободный его конец для надежности привязан к стоящему вблизи компрессору. Внимание страхующего приковано к фалу. По нему опытный подводник, как по книге, может определить все действия товарища под водой.
Надо ли говорить, насколько ответственна роль страхующего. Если знаешь, что на этом месте надежный человек, то чувствуешь себя под водой легко и уверенно, забираешься в водную толщу все глубже и глубже. Плавать в подводных зарослях - все равно что бродить по незнакомому лесу. Крутишься туда-сюда, а ведь видимость зачастую ограничена до предела, и если нет за спиной капронового фала, трудно ориентироваться, понять, куда плыть, возвращаясь. Летом проще - потеряв ориентировку, можно всплыть на поверхность и определиться. А зимой? Зимой единственная путеуказующая нить - фал. Только он выведет к майне. Иначе - конец. Поэтому шнур мы берем самый надежный - альпинистский, а страхующих готовим не менее тщательно, чем водолазов.
Пока аквалангист плавает, фал может зацепиться за камень. Поэтому мы выработали правило: тщательно следить за тем, чтобы страховочный конец был всегда натянут, не давать ему свободно болтаться в воде. Каждый водолаз вооружен ножом. В крайнем случае, зацепившийся фал можно обрезать и вновь соединить концы.
Погружаясь в прорубь, сквозь легкую рябь бросаешь взгляд на голубой квадрат. Там солнце, лица друзей - все это зыбко колеблется, многократно преломляясь в лучах света. Висишь на фале и думаешь: куда это тебя несет? Просишь потравить конец, наматываешь его на перчатку - и... забывая все сомнения, устремляешься к зарослям на дне.
Зима на исходе. Весной вода, оказывается, гораздо прозрачнее. Впрочем, это и неудивительно. Планктон еще не развился, и видимость лучше. Лед поглощает много света. Но даже и ровный, рассеянный свет, который он пропускает, вполне достаточен для того, чтобы обследовать нерестилище.
Предпринимаешь круговой поиск. Плывешь над травой, время от времени проверяя, надежна ли страховка. Вот впереди как бы стена из взвешенных в воде частиц. Это луч солнца прорвался сквозь трещину во льду. И вот тут особенно ясно осознаешь, что рассеянный свет для нас, аквалангистов, гораздо предпочтительнее, чем прямые лучи солнца.
За волшебным солнечным занавесом вдруг обнаруживаю стайку сельди, что крутится над зостерой. Значит, повезло. Готовлюсь увидеть самое интересное - сокровенное таинство природы. Рыбы скользят над самой травой, постепенно сбиваясь в плотные кучки. Каждая из них становится все теснее, кружась над облюбованным местом подводного луга. В воде в это время висит мутное облачко из икры, молок и рыбьей чешуи. Стайки уходят, распадаются, вновь возвращаются. Те ли это рыбы или уже другие? Не разобрать, на меня они не обращают никакого внимания: все во власти любовного танца. Зрелище это вознаграждает нас, аквалангистов, за долготерпение, за все неудобства и тревоги. Наблюдать его не устаешь. Однажды в стайку нерестящейся сельди ворвалась крупная треска. Разинув пасть, она металась в центре стаи. Нам было вменено в обязанность добывать всех хищников, охочих до сельди и ее икры. Треску загарпунили и выволокли на лед. В желудке хищницы мы обнаружили двадцать сельдей, заглоченных за какую-то минуту. Выходит, не поторопись аквалангист - успела бы треска набить брюхо поплотнее. В момент подхода к нерестилищу рыбы не обращали внимания даже на свирепых хищников, самоотверженно стремясь к одной цели - выметать икру.
Совсем другое дело - отнерестившаяся сельдь. Она приобретает стайную осторожность. И теперь уже треске, что охотилась у выхода с нерестилища, приходится гоняться за рыбками, которые отчаянно удирают от нее плотной стаей.
Мы тщательно обследовали нерестилище близ мыса Левин Наволоко, уточнили и нанесли на карту его границы. Наследующий год их нужно будет вновь определить, и тогда станет ясно, больше пришло сельди или меньше.
Раньше ученые вынуждены были довольствоваться определением границ нерестилищ уже после того, как сходил лед. Делалось это при помощи крючковой драги - довольно примитивного орудия, изготовленного из проволоки в форме буквы «М». Драгу забрасывали со шлюпки, и если проволока цепляла траву с икрой, это говорило о том, что данный участок находится в пределах нерестилища. Способ весьма трудоемкий и неточный. Дело в том, что приходилось делать не один десяток параллельных рейсов - разрезов и при этом ориентироваться по береговым опознавательным знакам. Ну а волны и ветер стремятся снести шлюпку с нужного курса. Да и где гарантия, что драга захватит именно те растения, на которых икра?
Границы нерестилища, определенные нами подо льдом, были уточнены после того, как площадка освободилась ото льда. Надо сказать, что пробы на количество икры, взятые подо льдом, превысили даже самые оптимистические ожидания. Интенсивность икрометания оказалась в сотни и тысячи раз выше, чем при определении ее с помощью драги. Почему такие расхождения? Ну, во-первых, подводные исследования, разумеется, более точны. А во-вторых, ведь мы определяли этот показатель в момент нереста, а раньше приходилось это делать намного позднее - после схода льда. И за это время в полной мере проявлялись гастрономические вкусы довольно многочисленной группы морских обитателей, которые не прочь полакомиться икрой. Это крабы, бычки, камбала, треска да и самцы сельди.
Обследуя нерестилища, мы добывали различные морские растения в районе, облюбованном сельдью. И икру находили обычно только на зостере. У этой травы строение листьев таково, что оседающие икринки цепляются за ворсинки на тонких, плоских, как у осоки, листьях, после чего за осевшие икринки цепляются все новые и новые, пока на листе не повиснет целая гроздь прозрачных, размером с булавочную головку, янтарных шариков.
Попадалась сельдяная икра и на фукусах. Однако здесь икринки прилипали только к краям, водорослей, вероятно потому, что «листья» пузырчатки в этих местах лохматились. Ихтиологи предрекли гибель большинству икринок на фукусах, так как в отлив основная масса этих растений бессильно повисает на обсыхающих камнях.
День шел за днем, Весенний лед начал крошиться под тяжеловесным снаряжением. Поэтому компрессорную установку и все остальное пришлось разместить на береговых припайных льдинах. Ластоногие исследователи царства Нептуна, скользя по наледи, медленно продвигались к краю чернеющей воды. Погружались теперь без страховочного фала. Кругом появились разводья и трещины, и вынырнуть на поверхность не представляло труда.
...Двинешься вперед по лужам, а ласты, как лыжи, оставляют борозды на протаявшем льду. Маска запотевает, и хочется, чтобы скорее треснуло под тобой рыхлое ледяное поле. Наконец чувствуешь, как мягко оседает льдина, и со всеми легководолазными атрибутами проваливаешься в морскую пучину. Вместе с тобой под воду устремляются крошево из мелких льдинок, воздушные пузыри и порции пресной воды с поверхности льда. Льдинки и пузыри всплывают вверх, а бесцветная пресная вода, подобно легкому мареву, еще долго держится у поверхности, не перемешиваясь с голубой морской водой.
В морских угодьях кипит жизнь: туда и сюда шныряют сельди, появляется из ила невидимка-камбала, неспешно, важно проплывают пестрые, как петухи, бычки-керчаки в брачном наряде. Все они, отъевшись на нерестилище, начинают заботиться о своем потомстве. Самка бычка оставляет караулить отложенную икру своего единственного друга. Ведь она откладывает намного меньше икринок, чем, например, расторопная сельдь. А без такой бдительной охраны будущее потомство вполне может слопать свой же брат-бычок.
Как-то на дне возле нерестилища нашли мы старую выброшенную сеть. Ячеистая стенка сети шла от берега вглубь залива и казалась какой-то замшелой. Тщательно рассмотрев ее, мы обнаружили, что ячейки сплошь покрыты сельдяной икрой. Отрезаем кусок сети и передаем Мухамедиярову на экспертизу. Он поначалу очень удивился находке, но, поразмыслив, пришел к выводу, что необходимо понаблюдать за развитием икринок на сети и на кустах зостеры. А это уже определенный эксперимент: если окажется, что выход мальков из икринок, держащихся на сети, достаточно велик, это откроет перспективы для создания искусственных нерестилищ. Таких работ в море еще не проводили, поэтому первый опыт, поставленный, по сути, по воле случая, очень заинтересовал ученого. И он уверен - нужно доводить это дело до конца. Эта проблема давно уже назрела. Сотрудники Беломорской биостанции искали способы помочь воспроизводству поголовья сельди. Исследования показали, что зостера - колыбель сельдяного потомства - по каким-то пока не разгаданным причинам переживала период упадка. Периодически эта морская трава просто-напросто исчезала с подводных лугов Белого моря, но через пять-шесть лет ее заросли вновь восстанавливались.
Сеть оказалась вполне подходящей опорой для икринок сельди. Они могли надежно закрепиться на ворсинках нитей. Теперь необходимо было выяснить, как пойдет процесс развития жизнеспособной личинки на искусственной опоре. Сеть - не трава, и кислорода она выделять не может. Значит, встает задача: проследить за ростом и развитием сельдяного потомства на ячейках сети и на траве, а затем сравнить эти два процесса. Следовало определить, хватит ли в первом случае кислорода для развития икры, того кислорода, что растворен в воде, занесен туда из атмосферы или выделен плавающими и близрастущими водорослями.
Кусок сети с икринками, добытый нами со дна, пошел в дело. Его поместили в условия, близкие к естественным. Но все же это были лабораторные условия. Сотрудники биостанции сожалели, что отряд аквалангистов не может задержаться дольше. Что делать, наше время, запланированное на первый этап работ, заканчивалось. Следовательно, завершались и подводные наблюдения за нерестилищем.
Итак, наше сотрудничество с работниками Беломорской биостанции привело к незапланированному, так сказать, открытию. И, как впоследствии оказалось, оно сыграло определенную роль в решении изучаемой работниками станции проблемы. Но в первое время никто об этом, разумеется, не подозревал. Зато сразу стало ясно, что теперь уже любые научные работы, связанные с морем, не могут обходиться без подводных исследований.
Как известно, в наши дни для таких целей применяется широкий набор самых совершенных технических средств, насыщенных автоматикой и электроникой,- от миниатюрных ныряющих аппаратов до глубоководных - солидных размеров, вмещающих целый экипаж. Значительно совершеннее стало и снаряжение аквалангистов. И, однако, приятно сознавать, что члены нашей группы были одними из тех энтузиастов-легководолазов, которые первыми проторили тропинки в морских глубинах.
